…На днях я вернулась с интервью. Интервью с 94-летней жительницей – Надеждой Васильевной Ивановой. 

В голове – сумбур, эмоции мешают выполнять привычную работу. Я узнала правду о голодоморе. Для себя узнала. 

До этой встречи тема «голодомор» меня лично больше раздражала, чем потрясала. Я считала ее слишком заполитизированной, заезженной. Ажиотаж вокруг событий 1932-1933 годов мне казался излишним. 

Я, конечно, знала, что в годы коллективизации целые области Украины жутко страдали от голода, я видела страшные фото, кинохронику тех лет. Но все события казались далекой историей, с которой не хотелось иметь дела. И вот передо мной сидит пожилая женщина. И не спеша, последовательно, в деталях и без особых эмоций рассказывает о том, что делает голод с людьми, что он сделал с ней самой. 

Родилась Надя в послереволюционном 1918 году в районе Великий Бурлук, на хуторе Амбарное. Отец был писарем  в волости, чуть позже ему доверили руководящую должность. Был он по всему мужчиной видным, красивым. Его так и звали в селе – «Красавчик». Наверное, многие завидовали его жене, которая сильно любила своего красавчика. А вот судьбе ее сложно было завидовать: все сыновья в младенчестве умирали. И только когда восьмым ребенком родилась дочь Надежда, цепочка смертей прервалась. У родителей остались старшая дочь Надя и младший сын Гриша. 

…Осень 1932 года выдалась на редкость богатой на урожай. В каждом доме – полные амбары с зерном, сытое мычание коров, бесчисленное множество птицы. Хутор Амбарное жил зажиточно, и на тревожные слухи о насильной коллективизации старался не обращать внимания: «наши хаты – с краю!».

Когда прибыли первые бригады по сбору зерна, народ ринулся к Василию Алексеевичу за разъяснениями. На тот момент отец Надежды был уже коммунистом. Он разъяснил односельчанам линию партии и уверил, что к весне все зерно вернут – и на посев, и на пропитание. Так ему объяснили в волости, и сомневаться причин не было – не оставят же людей без зерна!

- Забирали все подчистую, - рассказывает Надежда Васильевна. – Железные пики у них были, они ими штрыкали повсюду: в сараях, чердаках, подвалах. Все искали. Знали, что люди пытались спрятать хоть часть зерна. Мы ничего не прятали – отец не велел. Когда в амбаре забрали последний мешок, один из старших попросил у матери веник – подмел последнее зерно и бросил в подводу. Говорят, все зерно свозили на железнодорожную станцию (там его целые горы были). Не успевали вывозить, и оно мокло, пропадало…

А потом началась агитация за колхоз. Того, кто не хотел жить и трудиться сообща, пообещали выселять. Записались все. Представители волости дали новоиспеченным колхозникам первое задание: привести весь крупный скот на общий двор.

Расставаться с кормилицами было невыносимо, но деваться было некуда: на окраине хутора быков, лошадей привязали «общим стадом». А когда уполномоченные уехали, веревки перерезали и голодные животные ринулись по домам.

История повторилась через несколько дней: вновь приказ про общий скот, плач женщин по дворам, стадо на околице хутора. С ним, никто не знал, что делать. В конечном итоге бабы собрались решительной толпой и пошли освобождать своих быков, коров и лошадей.

В третий раз представители власти были поумнее: выставили у стада людей с ружьями. Только охранять было почти некого – большинство животных пошло под нож. Хуторяне поняли, что скот у них все равно заберут.

Вот так и вошли жители села Григоровка, хутора Амбарное в зиму 1933 года: без зерна, без скота. Первые месяцы весны еще как-то выживали – оставалась картошка, мука. На посев зерно в колхоз привезли – его быстро бросили в землю. А на проживание – ни грамма.

Отец Нади к тому времени уехал в город. Точнее – его отправила туда жена. Она слишком его любила и жалела, зная, что у него нездоровый желудок. И на одной картошке ему не выжить. Собственно, картошки у них тоже не оставалось. Последнюю забрали цыгане. Когда мать была в колхозе, Надя с братом оставались дома одни.

- К нам в хату зашли две цыганки – воды попить. Одна стала на пороге, другая - ссыпала в свой фартук последнюю мелкую картошку. И ушли, - вспоминает тот день Надежда Васильевна. 

В семье начался настоящий голод. Мать варила какую-то похлебку из травы, коры. Но Надя категорически не могла эту «еду» есть. И тогда мать сказала: «Иди за гору, там совхоз организовали, свеклой на посадку занимаются».

Надя – подросток 15 лет - с радостью согласилась. И с двоюродной сестрой поехали грузовиком в совхоз. Кормили там съедобным супом, хлебом и сладким чаем. Причем – три раза в день. Супы и каши Надя съедала, а хлеб сушила и собирала в платок, который всегда носила с собой. А еще потихоньку собирала сладкий буряк, представляя, как обрадуется брат Гришка. 

Однажды ночью Надя резко проснулась.

- Подскочила, чувствую, что вся постель – мокрая. С ужасом поняла, что уписалась, - медленно рассказывает моя собеседница. – Что такое?! Что это со мной? 

А моя соседка говорит: «Это у тебя дома что-то случилось, а ты почувствовала…».

Утром Надя стала собираться. Грузовика в ту сторону не было, попутчиков тоже. Почти 10 км, в легком пальто, Надя шла домой, крепко прижимая к себе сухари и сахарную свеклу.

На окраине своего хутора заметила, наконец, первого человека за всю свою долгую дорогу. Это был дядя Федя. Он стоял у поля и пытался скосить какую-то растительность. Заметив Надю, подошел ближе.

- К своим бежишь? А матери-то уже нет. Померла. В общую яму сбросили…

Надя замерла. И не только от слов односельчанина. У нее все похолодело внутри от его взгляда. Дядя Федя подошел совсем близко и заметил оттопыренный платок за спиной. Там была еда. И мужчина готов был за нее убить…

Надя чуть отступила в сторону от дяди Феди и потом рванула к дому. Но и там поплакать, покричать по матери возможности не было: дома ее ждал голодный, зареванный и перепуганный шестилетний Гришка. Он оставался совсем один уже несколько дней. Ни соседям, ни властям дела до него не было. Всю утварь, одежду, постель из хаты кто-то вынес. Одни голые стены… Но Надя радовалась, что у них есть сухари и буряк. Когда и эта еда закончилась, сестра с братом неожиданно нашли за старым сундуком почти новую мамину шубу. Видимо, она ее успела спрятать. Сняли мех, вычистили и понесли к тете Марусе – жене председателя. Та дала за мех два узелка пшена. А когда его съели, начался уже настоящий голод. Это было начало лета 1933 года.

- Гришка стал все реже плакать, начал тухнуть, - ведет свой рассказ моя героиня. – И я стала посылать его к поварихе тете Зине – она раздавала колхозникам баланду из обмолоченной первой пшеницы. Пару раз она ему в котелок наливала этот суп. А однажды он опоздал, и его увидела очередь взрослых людей. Они стали кричать: «Не давай ему, не давай!». Одна из очереди толкнула Гришку, и он не удержался и скатился с горы… Больше туда брат не ходил – боялся. Да и я боялась, что они его там прибьют.

В таком состоянии полностью ослабевшие дети оставались несколько дней. Пока кто-то из соседей не сообщил отцу об этом. Василий Алексеевич приехал сразу. Но был он сильно болен; желудок принимал только свежее молоко. С тремя бутылями колхозного, чужого молока он по пути зашел к куме. Та накормила его коржиками. Домой он пришел согнувшись, увидел худющую Надю, опухшего от голода сына. Почему в тот момент он не стал отпаивать молоком детей, Надежда не знает. Она хорошо запомнила, что отец должен был это молоко передать колхозникам. Усталый, с коликами в желудке, разбитый от дороги и от увиденного, Василий Алексеевич прилег на топчан и попросил дочь разбудить его через время. Надя, сама едва державшись от голода, решила прилечь рядом. Ей было спокойней уже от того, что отец вернулся, и теперь все должно быть хорошо.

Когда проснулась, поняла, что уже глубокий вечер. В хате было темно. Рядом с ней лежал отец. Надя перепугалась, что подвела его. 

– Я стала кричать: «Папаня, скорей вставай!». А он был уже мертвый, - тихим голосом, глядя куда-то сквозь меня, ведет свой рассказ Надежда Васильевна. - Я выскочила на двор. Стала искать Гришку. Он лежал в огороде. И его последние слова были: «Дай мне что-нибудь, дай. Хоть траву…».

Надя с той минуты уже ничего не помнит. Как забирали родных, как их хоронили. Психика просто больше не могла выдержать и, видимо, отключила память о тех днях.

Включилось сознание через несколько дней. Надя помнит, как соседка подошла к ней, безучастно сидящей на крыльце, и сердобольно сказала: «Что ж ты будешь сидеть и умирать? Иди в Ореховатку, там у вас много родни, может приютят». И дала Наде в дорогу четыре коржика. Надя взяла в руки палку, чтобы не упасть, и пошла. 

Путь был долгий и безлюдный, многие села по пути стояли практически пустые. Только один раз Наде пришлось еще раз испытать прилив ужаса. В заброшенном доме, который стоял на околице Ореховатки, она случайно заметила молодого парня. Он следил за ней из окна. Проходя мимо, Надя глянула на него и обомлела: это были глаза животного. Голодного, караулившего свою жертву. Всю жизнь потом у нее волосы шевелились, когда она вспоминала выражение лица того парня. С такими глазами люди запросто убивали и съедали себе подобных…

Надежда Васильевна передохнула. Я сидела молча. Глаза были красные от часто подступавших слез. Боже, сколько же может выдержать человек! И как потом со всем этим жить? Надежда Васильевна поясняет: 

- Человек, конечно, живучий. Но я как бы омертвела внутри на долгие годы. Ведь, когда все эти события происходили, мне было 14-15 лет. Уже не ребенок, чтобы все забыть. Еще не взрослая, чтобы переосмыслить и жить дальше…

 Из энергичного подростка, веселой девочки Надя превратилась в тихую, безучастную девушку-старушку. Голод, смерть близких людей, поведение их во время голодомора – все это навсегда отравило жизнь Нади. Счастливой женой и матерью она стать уже не смогла. 

- Я больше никогда, с тех моих 15 лет, не танцевала. А петь стала лет через 70, в церкви потихоньку псалмы подпеваю, - чуть улыбаясь, рассказывает Надежда Васильевна.

Она совсем не выглядит на свои 94 года… Прямо сидит в кресле, статная, с густыми еще волосами. Какой же, видимо, красавицей (в отца!) она была когда-то. На просьбу «покажите фото» махнула рукой: 

- Да подруга когда-то попросила в дорогу чемодан. Взяла и не вернула. А там были все фотографии…

P. S. Я договорилась с Надеждой Васильевной о следующей встрече. Расспросить о пережитом в войну, во время голода 1946-го, о социализме и перестройке. Столько всего за плечами этой женщины! За плечами удивительного поколения, которое вопреки всему выжило, вопреки атеизму нашло свой путь к Богу. И сегодня готово рассказывать нам правду не только о голодоморе. Но и о том – откуда нам нужно брать силы, когда их совсем не остается.